Неверные слова складываются в неверные заключения, влекущие за | 𝑠𝑎𝑛𝑜ᆞ𝑚𝑖𝑘𝑒𝑦ᆞ𝑚𝑎𝑛𝑗𝑖𝑟𝑜
Неверные слова складываются в неверные заключения, влекущие за собой только сокрытое чувство злобы. Ведь никто не вправе решать за него, никто не может озвучивать ошибочные предположения, придумывать мечты и угадывать страхи. Но Каяко почему-то мог.
— Я надеюсь только на себя, Тэнкичи, — Атару вкладывает в приторную улыбку всё скопившееся раздражение и безмолвный приказ.
— Точно, — Каяко щёлкает пальцами, непробиваемым взглядом смотря на брата: играя, раздражая, провоцируя.
— С тобой скучно... — Аники спрыгивает с подоконника, на ходу подхватывая найденный, кем-то брошенный рюкзак — и он знаем кем. — Я пошёл.
Секундная тишина заставляет его прибавить шагу — только бы не оставаться со старшим братом один на один. Он всегда умнее. Всегда правильнее, рассудительнее, и в поступках его улавливается логика. Но Аники не любит чужого вмешательства — он не терпит чужого вмешательства.
— Сядь.
Голос Тэнкичи всегда успокаивающий. Заботливый, ласковый, почти убаюкивающий. В его мягком звучании отчётливо улавливается немой протест, и потому предпочтения Атару остаются дальше, чем на заднем плане.
— Я сказал сядь!
Его голос не страшен, но ощутимо становится жёстче и почти приказывает. Аники хорошо — лучше всех остальных — знает: тот, кому этот голос принадлежит, не навредит и не пойдёт против него. Заботливый старший братик всегда будет на стороне младшего, подобно тени, всюду следуя за ним.
— Ты не можешь на меня кричать, — Атару пинает первый попавшийся стул, остановившись между рядами парт, и слышит лёгкие шаги позади.
— Ты должен меня слушаться, — Тэнкичи укладывает руку на его плечо: не сжимает, не тянет назад, не впивается в кожу ногтями — но провозглашет своё здесь присутствие. — Я всё ещё твой старший брат.
— Всё ещё? — он поворачивается, чтобы, будто впервые, подметить незначительную разницу в росте, из-за которой приходится смотреть снизу вверх. — Если хочешь от меня отвернуться, сделай это сейчас.
— Нет. Никогда, — губы его трогает слабая улыбка, опускаются уголки глаз — он жалеет своего беззащитного младшего брата. — Только перестань жить чужой ненавистью.
— Нет, — Аники дёргает его руку, скинув со своего плеча. — Никогда.
— Атару...
— Не смей мне приказывать!
— Что даёт твоя ненависть, Атару?
— Это скучный разговор, — он снова улыбается, показательно изображая беззаботность ситуации. — Ты знаешь, что две тысячи девятый — международный год астрономии? Давай отметим.
— Алкоголик всегда найдёт повод выпить и уйти от разговора.
— Я не алкоголик! Можем не отмечать, — Аники сжимает губы в тонкую линию. — Отстань. Иди к своей Саёри.
Тэнкичи, обойдя парту, усаживается на неё, притянув к себе брата за низ футболки:
— При чём тут она?
Он игнорирует попытки брата сыграть куда-то спешащего; хватает его за запястья, отпинывая рюкзак в начало класса.
— Она дорога тебе.
— Нет.
— Ты постоянно с ней зависаешь.
Тэнкичи заставляет Аники смотреть себе в глаза, ухватив его за подбородок:
— Она только мой друг, а ты — моя семья, и я люблю тебя.
Он встаёт с парты, чтобы возвыситься над Аники на несколько сантиметров, будто это придаст его словам больший вес. Упираясь лбом в лоб, Тэнкичи обхватывает лицо брата в ладони, понижая голос до шёпота:
— У меня нет никого, кроме тебя. У тебя нет никого, кроме меня. Я ни на кого тебя не променяю, потому что я единственный, на кого ты можешь положиться, и я единственный, кто всегда будет на твоей стороне.
— Мне никто другой и не нужен.
— Точно, — Тэнкичи щёлкает Аники по лбу. — Только Сэм ещё немного.
— Не трогай Сэмми!
— Я и пальцем к нему не притронулся.
Атару хватает его за запястье, вынуждая посмотреть на себя:
— Не забывай, что я сильнее тебя.
— Вот как, — Каяко улыбается и, намеренно издеваясь, смотрит Аники в глаза: — Убьёшь меня ради него?
Атару ненавидит оставаться в тишине наедине с братом. И воздух тяжелеет так, что становится трудно вздохнуть. И выедающий взгляд напротив словно хочет его подчинить, выжидая того, что не будет сказано вслух. Но повисший — никогда не сказанный — ответ был очевиден им обоим.
