2022-08-24 01:27:27
Теория говорит о мире, где я уже умер, — об инерционном мире, мире, в котором все взаимодействия на момент суждения уже состоялись (Мамардашвили). Чисто-теоретическое суждение потусторонне к конечной индивидуальности (демонические
режиссёры Линча, «мёртвый глаз» обэриутов, глаз камер слежения на улицах городов). То есть это не оракул, который говорит о проклятии — во всяком случае, твоём собственном. Он проклинает, но проклинает именно меня. И в этом мире возможна ориентация — скажем, стремление избежать предначертанное, которое его и исполняет (Эдип). Судьба себя открывает, и открывает себя сознанию, которое именно в отношении к ней и доопределяется (Иона, который бежит от Господа на корабле и в чреве кита понимает, что бегство невозможно). Проклятье или призвание адресованы кому-то: человеку, семье, городу, народу… Оно есть вызов и постольку предполагает ответ. В теоретическом же мире никакая реальная ориентация жизни невозможна: «В нём нельзя жить, ответственно поступать, в нём я не нужен, в нём меня принципиально нет».
Декорпорированная мерность наличного реализуется вне и по ту сторону «ближе» и «дальше», «внутри» и «снаружи». Знание, отвлечённое от живого опыта, остаётся на деле слепым — у него нет (и не может быть) сил к усматривающе-раскрывающему приближению мира. Оно ничем не задето. И в нём меня нет. Теоретический мир рождается в радикальном отлучении от сингулярной фактичности присутствия, он строится «как если бы меня не было», и постольку возможен его измеримый, исчисляемый характер. Считать же возможно только мёртвое.
Мы говорили: бытие — не понятие, бытие — реальность, исходя из которой субъект способен спрашивать. Для теории безразличен как раз центральный для этого «вопросного» отношения факт моей единичной замкнутости на бытие: он не может ничего ни «прибавить» к теории, ни «убавить» от неё. Соответственно, поступок
всегда теоретически избыточен, как избыточна Вера по отношению ко всем мыслимым «доказательствам бытия Бога».
Дистопический характер теории вышибает говорящего из его единственного места, полагает его в качестве несущественного момента, не влияющего на характер бытия мира, но это полагание неизбежно ведёт к распаду самого бытия как уникально-событийного феномена, то есть к распаду его
действительности. Всё это не имеет отношения к пониманию; и наука действительно «не мыслит». Понимание предмета неизбежно предполагает определённость своего отношения к нему, а это — воплощение: «Ответственный поступок один преодолевает всякую гипотетичность, ведь ответственный поступок есть осуществления решения уже безысходно, непоправимо и невозвратно; поступок — последний итог, всесторонний окончательный вывод; поступок стягивает, соотносит и разрешает в едином и единственное и
уже последнем контексте и смысл и факт, и общее и индивидуальное, и реальное, и идеальное, ибо всё входит в его ответственную мотивацию; в поступке выход из только возможности в
единственность раз и навсегда».
Николай Грякалов
Жребии человеческого. Очерк тотальной антропологии
391 views22:27
Б
